Рассказы. Очерки. Воспоминания. Пьесы - Страница 191


К оглавлению

191

Лука (берет Настю за руку). Уйдем, милая! ничего… не сердись! Я — знаю… Я — верю! Твоя правда, а не ихняя… Коли ты веришь, была у тебя настоящая любовь… значит — была она! Была! А на него — не сердись, на сожителя-то… Он… может, и впрямь из зависти смеется… у него, может, вовсе не было настоящего-то… ничего не было! Пойдем-ка!..

Настя (крепко прижимая руки к груди). Дедушка! Ей-богу… было это! Все было!.. Студент он… француз был… Гастошей звали… с черной бородкой… в лаковых сапогах ходил… разрази меня гром на этом месте! И так он меня любил… так любил!

Лука. Я — знаю! Ничего! Я верю! В лаковых сапогах, говоришь? А-яй-ай! Ну — и ты его тоже — любила?



Барон. Ну и глупа же эта девица… добрая, но… глупа — нестерпимо!

Бубнов. И чего это… человек врать так любит? Всегда — как перед следователем стоит… право!

Наташа. Видно, вранье-то… приятнее правды… Я — тоже…

Барон. Что — тоже? Дальше?!

Наташа. Выдумываю… Выдумываю и — жду…

Барон. Чего?

Наташа (смущенно улыбаясь). Так… Вот, думаю, завтра… приедет кто-то… кто-нибудь… особенный… Или — случится что-нибудь… тоже — небывалое… Подолгу жду… всегда — жду… А так… на самом деле — чего можно ждать?



Барон (с усмешкой). Нечего ждать… Я — ничего не жду! Все уже… было! Прошло… кончено!.. Дальше!

Наташа. А то… воображу себе, что завтра я… скоропостижно помру… И станет от этого — жутко… Летом хорошо воображать про смерть… грозы бывают летом… всегда может грозой убить…

Барон. Нехорошо тебе жить… эта сестра твоя… дьявольский характер!

Наташа. А кому — хорошо жить? Всем плохо… я вижу…

Клещ (до этой поры неподвижный и безучастный — вдруг вскакивает). Всем? Врешь! Не всем! Кабы — всем… пускай! Тогда — не обидно… да!

Бубнов. Что тебя — черт боднул? Ишь ты… взвыл как!



Барон. А… надо мне к Настёнке мириться идти… не помиришься — на выпивку не даст…

Бубнов. Мм… Любят врать люди… Ну, Настька… дело понятное! Она привыкла рожу себе подкрашивать… вот и душу хочет подкрасить… румянец на душу наводит… А… другие — зачем? Вот — Лука, примерно… много он врет… и без всякой пользы для себя… Старик уж… Зачем бы ему?

Барон (усмехаясь, отходит). У всех людей — души серенькие… все подрумяниться желают….

Лука (выходит из-за угла). Ты, барин, зачем девку тревожишь? Ты бы не мешал ей… пускай плачет-забавляется… Она ведь для своего удовольствия слезы льет… чем тебе это вредно?

Барон. Глупо, старик! Надоела она… Сегодня — Рауль, завтра — Гастон… а всегда одно и то же! Впрочем — я иду мириться с ней… (Уходит.)

Лука. Поди-ка, вот… приласкай! Человека приласкать — никогда не вредно…

Наташа. Добрый ты, дедушка… Отчего ты — такой добрый?

Лука. Добрый, говоришь? Ну… и ладно, коли так… да!



Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть… жалеть людей надо! Христос-от всех жалел и нам так велел… Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает! Вот, примерно, служил я сторожем на даче… у инженера одного под Томском городом… Ну, ладно! В лесу дача стояла, место — глухое… а зима была, и — один я, на даче-то… Славно — хорошо! Только раз — слышу — лезут!

Наташа. Воры?

Лука. Они. Лезут, значит, да!.. Взял я ружьишко, вышел… Гляжу — двое… открывают окно — и так занялись делом, что меня и не видят. Я им кричу: ах вы!.. пошли прочь!.. А они, значит, на меня с топором… Я их упреждаю — отстаньте, мол! А то сейчас — стрелю!.. Да ружьишко-то то на одного, то на другого и навожу. Они — на коленки пали: дескать, — пусти! Ну, а я уж того… осердился… за топор-то, знаешь! Говорю — я вас, лешие, прогонял, не шли… а теперь, говорю, ломай ветки один который-нибудь! Наломали они. Теперь, приказываю, один — ложись, а другой пори его! Так они, по моему приказу, и выпороли дружка дружку. А как выпоролись они… и говорят мне — дедушка, говорят, дай хлебца Христа ради! Идем, говорят, не жрамши. Вот те и воры, милая (смеется)… вот те и с топором! Да… Хорошие мужики оба… Я говорю им: вы бы, лешие, прямо бы хлеба просили. А они — надоело, говорят… просишь-просишь, а никто не дает… обидно!.. Так они у меня всю зиму и жили. Один, — Степаном звать, — возьмет бывало, ружьишко и закатится в лес… А другой — Яков был, все хворал, кашлял все… Втроем, значит, мы дачу-то и стерегли. Пришла весна — прощай, говорят, дедушка! И ушли… в Россию побрели…

Наташа. Они — беглые? Каторжане?

Лука. Действительно — так, — беглые… с поселенья ушли… Хорошие мужики!.. Не пожалей я их — они бы, может, убили меня… али еще что… А потом — суд, да тюрьма, да Сибирь… что толку? Тюрьма — добру не научит, и Сибирь не научит… а человек — научит… да! Человек — может добру научить… очень просто!



Бубнов. Мм-да!.. А я вот… не умею врать! Зачем? По-моему — вали всю правду, как она есть! Чего стесняться?

Клещ (вдруг снова вскакивает, как обожженный, и кричит). Какая — правда? Где — правда? (Треплет руками лохмотья на себе.) Вот — правда! Работы нет… силы нет! Вот — правда! Пристанища… пристанища нету! Издыхать надо… вот она, правда! Дьявол! На… на что мне она — правда? Дай вздохнуть… вздохнуть дай! Чем я виноват?.. За что мне — правду? Жить — дьявол — жить нельзя… вот она — правда!..

Бубнов. Вот так… забрало!..

Лука. Господи Исусе… слышь-ка, милый! Ты…

Клещ (дрожит от возбуждения). Говорите тут — пра-авда! Ты, старик, утешаешь всех… Я тебе скажу… ненавижу я всех! И эту правду… будь она, окаянная, проклята! Понял? Пойми! Будь она — проклята! (Бежит за угол, оглядываясь.)

191