Рассказы. Очерки. Воспоминания. Пьесы - Страница 206

206

Антонина. Варумные слова. Помнишь «Варум» Шуберта?

Тятин. Разве Шуберта?

Антонина. Варум очень похоже на птицу марабу, такая мрачная птица… в Африке.

Шура. Что ты сочиняешь?

Антонина. Я все больше люблю страшное. Когда страшно, то уже — не скучно. Полюбила сидеть в темноте и ждать, что приползет огромный змей…

Тятин (усмехаясь). Это — который был в раю?

Антонина. Нет, страшнее.

Шура. Ты — занятная. Всегда выдумываешь что-нибудь новое, а все говорят одно и то же: война — Распутин — царица — немцы, война — революция…

Антонина. Ты будешь актрисой или монахиней.

Шура. Монахиней? Ерунда!

Антонина. Это очень трудно быть монахиней, нужно играть всегда одну роль.

Шура. Я хочу быть кокоткой, как Нана у Золя.

Тятин. Вот как вы говорите! Ф-фу!

Шура. Мне — развращать хочется, мстить.

Тятин. Кому? За что?

Шура. За то, что я — рыжая, за то, что отец болен… за все! Вот когда начнется революция, я развернусь! Увидишь.

Антонина. Ты веришь, что будет революция?

Шура. Да! Да!

Тятин. Революция — будет.

Глафира. Шура, приехала мать Мелания, Егор Васильевич хочет принять ее здесь.

Шура. Ух — тетка! Бежим ко мне, дети! Тятин, — вы очень уважаете вашего брата?

Тятин. Он мне — двоюродный.

Шура. Это не ответ.

Тятин. Кажется — родственники вообще мало уважают друг друга.

Шура. Вот это — ответ!

Антонина. Бросьте говорить о скучном.

Шура. Вы очень смешной, Тятин!

Тятин. Ну, что ж делать?

Шура, И одеваетесь вы смешно.

Мелания. Ты все еще здесь трешься, блудодейка? Не выгнали тебя? Ну, скоро выгонят.

Булычов. Ты тогда в монахини возьми ее, у нее — деньги есть.

Мелания. A-а, ты — здесь? Ой, Егор, как тебя перевернуло, помилуй бог!

Булычов. Глаха, закрой двери да скажи, чтоб сюда не лезли. Садись… преподобная! Об каких делах поговорим?

Мелания. Не помогают доктора-то? Видишь: господь терпит день, терпит год и век…

Булычов. О господе — после, давай сначала о деле. Я знаю, о деньгах твоих говорить приехала.

Мелания. Деньги не мои, а — обители.

Булычов. Ну — все едино: обители, обидели, грабители. Тебя чем деньги беспокоят? Боишься — умру — пропадут?

Мелания. Пропасть они — не могут, а не хочу, чтоб в чужие руки попали.

Булычов. Так, вынуть хочешь из дела? Мне — все равно — вынимай. Но — гляди — проиграешь! Теперь рубли плодятся, как воши на солдатах. А я — не так болен, чтобы умереть…

Мелания. Не ведаем ни дня, ни часа, егда приидет смерть. Завещание-то духовное-то написал?

Булычов. Нет!

Мелания. Пора. Напиши! Вдруг — позовет господь…

Булычов. А зачем я ему?

Мелания. Дерзости свои — оставь! Ты — знаешь, слушать их я не люблю, да и сан мой…

Булычов. А ты — полно, Малаша! Мы друг друга знаем и на глаз и на ощупь. Деньги можешь взять, у Булычова их — много!

Мелания. Вынимать капитал из дела я не желаю, а векселя хочу переписать на Аксинью, вот и — предупреждаю.

Булычов. Так. Ну, это — твое дело! Однако в случае моей смерти Звонцов Аксинью облапошит. Варвара ему в этом поможет…

Мелания. Вот как ты заговорил? По-новому будто? Злости не слышно.

Булычов. Я злюсь в другую сторону. Вот, давай-ко, поговорим теперь о боге-то, о господе, о душе.

Смолоду много бито, граблено,
Под старость надобно душа спасать…

Мелания. Ну… что ж, говори!

Булычов. Ты вот богу служишь днем и ночью, как, примерно, Глафира — мне.

Мелания. Не богохуль! С ума сошел? Глафира-то как тебе по ночам служит?

Булычов. Рассказать?

Мелания. Не богохуль, говорю! Опомнись!

Булычов. Не рычи! Я же просто говорю, не казенными молитвами, а человечьими словами. Вот — Глафире ты сказала: скоро ее выгонят. Стало быть, веришь: скоро умру. Это — зачем же? Васька Достигаев на девять лет старше меня и намного жуликоватее, а здоров и будет жить. Жена у него — первый сорт. Конечно, я — грешник, людей обижал и вообще… всячески грешник. Ну — все друг друга обижают, иначе нельзя, такая жизнь.

Мелания. Ты не предо мной, не пред людьми кайся, а пред богом! Люди — не простят, а бог — милостив. Сам знаешь: разбойники, в старину, как грешили, а воздадут богу богово и — спасены!

Булычов. Ну да, ежели украл да на церковь дал, так ты не вор, а — праведник.

Мелания. Его-ор! Кощунствуешь, слушать не буду! Ты — не глуп, должен понять: господь не допустит — дьявол не соблазнит.

Булычов. Ну — спасибо!

Мелания. Это что еще?

Булычов. Успокоила. Выходит, что господь вполне свободно допускает дьявола соблазнять нас, — значит, он в грешных делах дьяволу и мне компаньон…

Мелания (встала). Слова эти… слова твои такие, что ежели владыке Никандру сказать про них…

Булычов. А — в чем я ошибся?

Мелания. Еретик! Подумай — что лезет тебе в нездоровую-то башку? Ведь — понимаешь, ежели бог допустил дьявола соблазнить тебя — значит, бог от тебя отрекся.

Булычов. Отрекся — а? За что? За то, что я деньги любил, баб люблю, на сестре твоей, дуре, из-за денег женился, любовником твоим был, за это отрекся? Эх ты… ворона полоротая! Каркаешь, а — без смысла!

Мелания (ошалела). Да что ты, Егор? Обезумел ты? Господи помилуй…

Булычов. Молишься день, ночь под колоколами а — кому молишься, сама того не знаешь.

206